«Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ У РУССКОЯЗЫЧНОЙ ОБЩИНЫ ИЗРАИЛЯ БЫЛО БОЛЬШЕ ПРАВ, ЧЕМ У ДРУГИХ. НУЖНО РОВНО СТОЛЬКО ЖЕ»
АЛЕКС КУШНИР
ДЕПУТАТ КНЕССЕТА
Родился в 1978 г. В Израиле с 1992 г. Капитан запаса. Участвовал в боевых действиях в Ливане и Газе. Служил в ШАБАКе. Учился экономике в Еврейском университете в Иерусалиме, получил MBA в Академическом колледже Кирьят-Оно. Возглавлял представительство «Джойнт» в Беларуси. В 2016–2018 гг. – занимал должность гендиректора министерства алии и интеграции и параллельно возглавлял бюро по связям «Натив». Руководитель организационного отдела партии НДИ. Женат, имеет дочь.
В последние годы в Израиле началась смена политических элит. Алекс Кушнир – политик нового поколения. Ему немногим более 40. Он активно пользуется соцсетями, ведет Telegram-канал, много выступает и не боится прямых дискуссий со своими оппонентами. Это политик, отстаивающий интересы русскоязычной общины, и один из основных лидеров, открыто противостоящий росту влияния ультрарелигиозных сил в жизни страны. Борис Грозовский поговорил с Алексом Кушнером специально для МосТ.
МосТ: Расскажите о своем детстве. Оно ведь прошло в Украине?
Алекс Кушнир: На Украине я прожил первые 13 лет. Родился в маленьком городке Дрогобыч во Львовской области. Когда мне было 2 года, родители переехали в Кривой Рог: отец начал работать на Криворожском меткомбинате («Криворожсталь»). Отец был инженером-металлургом. Мать – хореограф, преподавала в школе. Когда мне было 6 лет, родители развелись, отец переехал в Одессу и через 3 года иммигрировал в США… Это был 1992 год: экономическая разруха, мне приходилось в 5 утра вставать в очередь за продуктами. На тот момент я относился к этому как к само собой разумеющемуся. Но в 13 лет у меня все было хорошо, много друзей, и я не очень понимал, что происходит в стране. А потом мы переехали в Израиль.
МосТ: Что было самым трудным в первые годы в Израиле?
Алекс Кушнир: Мы оказались в небольшом городке Ашкелон с несколькими десятками тысяч жителей. Там было больше апельсиновых рощ, чем домов. После советской действительности я попадаю в страну с абсолютно другой ментальностью, где всё другое. Конечно, первое время было непросто. В Украине я всегда хорошо учился, был на хорошем счету в школе, хотя и не был примерным мальчиком.
И вот я попадаю в ульпан, где проводились занятия для репатриантов. Первые 4 часа в ульпане, а потом надо идти в обычный класс. Это было непросто: приходишь на урок и не понимаешь, чего от тебя хотят. Поведение школьников совсем другое. Мы привыкли вставать, когда заходит учитель, и называть его на «вы» и по имени-отчеству. Здесь ничего такого нет. И репатрианты очень сильно отличаются от местных, это вызывало много конфликтов и драк. В результате в 9 классе меня выгнали из школы. Оценки по естественно-научным предметам у меня были хорошие – это база, заложенная в советской школе. Английским я дополнительно занимался. Но остальные предметы – это полная катастрофа. Плюс драки… и меня выгнали из школы.
МосТ: Значит, за поведение.
Алекс Кушнир: Ощущение было, будто тебя стукнули молотком по голове. И я пошёл вместе с мамой упрашивать завуча и директора школы. Мне дали ещё один шанс, разрешили остаться на второй год в 9 классе. Я понял, что если сейчас не начну прислушиваться к действительности, если не перестану жить в закрытой капсуле, то все моё будущее под вопросом.
Все это было шагом к быстрому взрослению. В 14 лет я начал анализировать и сделал выбор. Прошел год с момента репатриации. Все стало стабилизироваться. Я начал нормально учиться по всем предметам, получил хороший аттестат, параллельно работал. Мне повезло: я сильно благодарен моей классной руководительнице в 9–10 классах, она мне очень помогла с адаптацией.
МосТ: Как она помогла?
Алекс Кушнир: Она всегда была готова выслушать. С ней можно было абсолютно обо всём поговорить. Об успеваемости в школе, о юношеских переживаниях, о наркотиках, которые тогда были везде. Вдруг в чужой стране появился человек, который не имеет отношения к русской репатриации, но который тебя понимает. Ее зовут Яффа Царфати, и каждый год я отправляю ей цветы. И, конечно, я благодарен маме: она прошла через очень трудный период. Она у меня сильная.
МосТ: Кажется, это время многому вас научило. Например, отстаивать свои ценности и принципы в споре с «чужаками» – для этого ведь нужна смелость. Пригождается ли сейчас умение участвовать в дворовых драках, когда приходится сталкиваться с людьми, ненавидящими русскоязычных израильтян? Умение держать удар.
Алекс Кушнир: Да, но в другой плоскости. Если ты понимаешь, что такое бить, значит, ты должен уметь держать удар. Каждый, кто вырос на улице, сможет меня понять. Улица не терпит фальши, двойных стандартов, предательства, вранья. Может быть, поэтому я иногда использую слишком сильные выражения. Политика – это не идеальный, но самый эффективный инструмент изменения реальности. Поэтому я ей занимаюсь и говорю то, что думаю. И раз есть люди, которые считают, что я прав, и отдают мне и нашей партии свой голос – значит, мы поступаем правильно.
МосТ: К армии вы подошли уже сформировавшимся гражданином Израиля? Тогда уже не было проблем с языком и культурной адаптацией?
Алекс Кушнир: Да, к этому моменту у меня появилась связь с Израилем, с сионизмом, с идеей создания еврейского государства для народа, который 2000 лет его не имел. Это государство надо защищать. Мы говорим с вами в день, когда в Израиле отмечают день смерти Рабина. 5 ноября 1995 года сильно изменило мое понимание страны, в которой я живу. Я точно помню, где находился, когда стало известно об убийстве Рабина. Я был на улице, мы с друзьями проходили мимо какой-то лавочки, там был включен телевизор. Сразу стало понятно, что произошла серьезная трагедия, политическое убийство премьер-министра. Еврей убивает еврея по политическим причинам. С этого момента я начал интересоваться политикой.
Для меня это была очень серьезная встряска. Это был 10 класс. И я понял, что должен сделать всё, чтобы обеспечить будущее этого государства. А в 18 лет лучшее, что ты можешь для этого сделать – это надеть зеленую форму и взять в руки автомат. Так я думал тогда, так думаю и сейчас.
МосТ: Тогда это было для вас свободным выбором?
Алекс Кушнир: Служба в армии была обязательной, как и сегодня. Но я был единственным сыном и мог не призываться в боевые войска. Для этого надо было два года уговаривать мать. В конце концов, я сказал ей фразу, которую мы вспоминаем и сегодня: «Мама, я не хочу тебя потом обвинять в том, чего я не сделал». Это ее убедило, она со слезами подписала бумагу – так я попал в элитную пехотную бригаду «Гивати». Потом мне предложили пойти на офицерские курсы – сверхсрочный контракт почти на 4 года.
МосТ: А как вы после армии решили изучать экономику и потом оказались в бизнесе?
Алекс Кушнир: Это своего рода детерминизм. Моей мечтой всю жизнь было учить физику. Я просто влюблен в физику. После армии я поступил на физфак в Иерусалимский университет и в Технион. Но посмотрев на расписание, я понял, что не смогу работать, если учеба 5 раз в неделю. Экономика была естественным выбором. Экономическое образование и MBA в финансах дали мне много инструментов, которыми я пользуюсь в финансовой комиссии Кнессета.
ФАШИСТЫ
УБИВАЛИ
ВНУКОВ ЕВРЕЕВ
ТАК ЖЕ, КАК
ЕВРЕЕВ.
И НЕТ НИ ОДНОЙ
ПРИЧИНЫ,
ЧТОБЫ ИЗРАИЛЬ
НЕ ПРИНИМАЛ
ЭТИХ ЛЮДЕЙ
МосТ: В «Нативе» и в министерстве абсорбции вы пытались научить чиновников тому, что хорошо умеют в бизнесе. Например, клиенториентированному подходу – смотреть, что клиенту на самом деле нужно, и вести его на протяжении всего life cycle. Насколько трудно этот подход там приживался?
Алекс Кушнир: Очень трудно. То, что нужно двигаться в этом направлении, я понял сразу. Первое, что я сделал после назначения на должность – зашел на сайт министерства и понял, что я там ничего не понимаю. Было очевидно, что обычный репатриант в этом вообще не разберется. Я решил начать с ребрендинга – изменить лого и название министерства. Раньше это было министерство алии и абсорбции, а теперь – алии и интеграции. Абсорбция – это химический процесс растворения. Я люблю физику и химию, но растворять никого не собираюсь.
Второе – да, мы сделали client oriented подход. Это было очень сложно. Министерство – большой корабль, который долго плывет в одном направлении, изменить его очень трудно. Для этого нужно, чтобы менеджеры, которые работают с тобой, поверили в то, что ты делаешь и говоришь.
Моя основная идея была в том, что Израиль сегодня – не единственная опция для потенциального репатрианта. Существуют развитые страны, которые конкурируют с нами за людей. Евреев принимают США, Австралия, Канада, Германия – есть выбор. Учитывая, что мы живем в глобальном мире открытой информации, задача была представить Израиль как хорошую альтернативу. Поэтому мы изменили слоган министерства: «Мы сделаем всё, чтобы вы чувствовали себя как дома» (“Everything for you to feel home”).
Мы сделали электронный персональный кабинет (этот проект даже получил знак отличия в 2018 году). И сейчас это продолжает работать: репатриант может зайти в интернет и легко увидеть, какие льготы и выплаты ему назначены, не утонув в бесконечном море информации. Весь процесс стал более понятным и прозрачным.
Основное препятствие для репатриации – неизвестность. Люди опасаются приезжать в неизвестность. Чем больше ты выстроил точек, на которые люди могут опираться, тем легче им принимать решения и проще интегрироваться в Израиль.
МосТ: Какова численность русскоязычной общины?
Алекс Кушнир: В Израиле проживает 1.2 млн русскоговорящих израильтян. Часть из них родилась уже здесь. Из них право голоса имеют около 850 тыс. человек. Так что если бы все русскоязычные израильтяне приняли участие в голосовании и проголосовали за одну партию, ее лидер стал бы премьер-министром Израиля.
По крайней мере, у него были бы большие шансы на это. Но сейчас в голосовании участвуют всего 60 % общины.
МосТ: Откуда шансы на пост премьера, ведь это менее 15% электората?
Алекс Кушнир: Правом голоса обладают около 6.5 млн человек. Русскоязычная община – порядка 12–13 %. Но средняя явка на выборы в Израиле составляет 70 %. И 850 тыс. голосов могут дать 20–22 мандата – это очень серьёзный шанс на победу, учитывая, что за НДИ голосуют не только русскоязычные израильтяне.
МосТ: Из-за чего обострились гонения на русскоязычную общину? Я бы не удивился, если бы их пик пришелся на середину 1990-х, когда алия была очень большой, и приезжали люди, прожившие всю жизнь в СССР и совершенно не подготовленные к жизни в Израиле. Но сейчас ситуация совсем другая.
Алекс Кушнир: Партия русскоязычных израильтян была впервые образована в 1996 году, ее возглавил Натан Щаранский. И вдруг она получила 7 мандатов. Для израильского истеблишмента это был серьёзный неприятный сюрприз. Некоторые его представители осознали, что возникает общественно-политическая сила, которая может серьёзно влиять на политику Израиля. Это важно, учитывая серьёзный рост в Израиле религиозно-фундаменталистских тенденций. Русскоязычная община Израиля может стать фактором, который помешает фундаменталистам добиться своих целей. Поэтому эту общину нужно демонизировать, надо показать, что ее связь с еврейским народом случайная, что в ней есть много людей, не являющихся евреями по галахе. Всё это нужно для ослабления политической силы и влияния общины.
Борьба против русскоязычной общины не связана с ненавистью к русскоязычным. Ее направляют люди с чётко поставленными целями: они используют огонёк ксенофобии, который, наверное, есть в каждом, чтобы увеличить свое политическое влияние. Чтобы показать коренным израильтянам, что мы не такие, как они. Что мы чужие. И неважно, что в последние 30 лет русскоязычные израильтяне очень много вкладывают в развитие израильской экономики, культуры, медицины и образования. Выпячиваются истории о том, что люди приезжают в Израиль, но здесь не остаются, и приезжают те, кто не являются евреями по галахе. Но если открыть историю закона о возвращении, там заложено зеркальное отражение нюрнбергских законов. Фашисты убивали внуков евреев так же, как евреев. И нет ни одной причины, чтобы Израиль не принимал этих людей.
Мне больно видеть, что Польша и Германия, понимая допущенные ими в середине ХХ века ошибки, принимают и евреев, и внуков евреев. Для этого даже не надо приезжать в Польшу.
Израиль был создан евреями, приехавшими из бывшей черты оседлости в Российской Империи, а потом из бывших стран СССР и Восточной Европы. Израиль – это государство для всех потомков евреев. Я не хочу, чтобы у русскоязычной общины Израиля было больше прав, чем у других. Нужно ровно столько же.
МосТ: Правильно ли я понимаю, что межпоколенческого разрыва тут нет: в Израиле, в отличие от большинства стран Европы и США, уровень религиозности от «бумеров» к поколению Z не снижается?
Алекс Кушнир: В Израиле она растет. Система образования в Израиле делится на три направления. Первое – гражданское. Второе – государственно-религиозное. В этих школах есть сильный религиозный уклон, а финансирование на 30 % больше в расчете на ученика, чем в обычных школах. И третье направление – ультрарелигиозное. В религиозных школах больше финансирования, там есть дополнительные уроки, продлёнка, за которую родителям не надо платить. В результате вырастают новые поколения людей, которые очень терпимо относятся к тому, что страна становится все более религиозной.
Лично у меня нет никаких проблем с религиозными людьми. Каждый имеет право жить так, как считает нужным. Но мне очень претит диктат. Причём со всех сторон. Если кто-то захочет в ультрарелигиозном городе открыть магазины в субботу, я буду яростно защищать жителей этого города. Но в светских городах магазины в субботу должны работать. Я считаю, что в государстве должна быть свобода религии и свобода от религии.
