ПРОБЛЕМЫ ИЗРАИЛЯ СТАЛИ ПРИЧИНОЙ ЕГО УСПЕХА
Беседовали:Беседовали: Светлана Браницкая,
главный редактор МосТ
Борис Грозовский, обозреватель,
автор Telegram канала EventsAndTexts
Софи Шульман – финансовый журналист.
Пишет для издания Calcalist, много комментирует для израильтян ситуацию на рынках капитала. Изучала, как живут в Израиле приехавшие из России олигархи, выпустила с ними серию интервью. Вместе с Галит Хеми в 2018 году опубликовала книгу о 70 израильских технологических стартапах The Israeli Mind: The Story of Israeli Innovation.
«Я ВСЕГДА ЗНАЛА, ЧТО Я ЕВРЕЙКА»
МосТ: Расскажите, когда и откуда вы репатриировались, как родители приняли это решение?
Софи Шульман: Я уехала с родителями и с бабушкой в 14 лет из Санкт-Петербурга, тогда еще Ленинграда. Я очень хотела в Израиль, но совсем не понимала, что это значит. Было очень интересно, а когда приехали – шок. В последний год перед отъездом я ходила в синагогу, мы готовились. Я всегда знала, что я еврейка. Сейчас в Израиле много людей, которые рассказывают, что узнали, что они евреи, только после горбачевской перестройки. Мы уезжали в 1990 году, тогда еврейство уже не скрывалось. Дома бабушка с папой говорили на идише, по выходным они слушали «Голос Израиля».
МосТ: Откуда родом бабушки и дедушки?
Софи Шульман: Родители и мамы, и папы из Белоруссии, из Могилева, но там они не были знакомы. Почти вся папина родня погибла во время войны – их всех загнали в дом и подожгли. Папе было тогда меньше года, его мама с ним и старшим братом смогла убежать на лошади
в момент, когда высаживался немецкий десант. Спаслись, попали в эвакуацию. Папин отец воевал на фронте, был командиром батальона. Мамины родители пережили блокаду Ленинграда, их вывезли оттуда совсем опухшими от голода.
МосТ: Пытались ли родители уехать раньше, в 1970-80-е?
Софи Шульман: Мой отец очень этого хотел. Но дедушка со стороны мамы отвечал, что нет ничего сильнее советской власти, и не хотел об этом даже слышать. Мы уехали после его смерти. Во время перестройки советская власть этому уже не мешала.
МосТ: Насколько хорошо вы помните Петербург, возвращались ли туда?
Софи Шульман: Я прекрасно помню Петербург. Очень любила там гулять, в детстве хотела стать гидом в Русском музее. Приезжала раз пять-шесть, уже с семьей, и друзей привозила, очень люблю его. Мой муж родился в Израиле, он румынский еврей. В Петербурге остались родственники. Этот город живет в моем сердце. Но, с другой стороны, у меня всегда есть чувство страха: а вдруг не дадут вернуться в Израиль, не выпустят обратно? Так что мои чувства мечутся между ностальгией и этим страхом.
МосТ: Тяжело ли дались первые годы после репатриации?
Софи Шульман: Довольно долго я жалела, что меня не привезли сюда раньше. Мне хотелось учиться в Израиле с более раннего возраста. Но сейчас, слушая воспоминания тех, кого привезли лет в семь-восемь, я понимаю, что им было намного тяжелее, ведь в этом возрасте у ребенка еще нет личностного стержня. В 14 лет у меня уже были социальные навыки: я понимала, кто против кого, как общаться с людьми, что делать, кого слушать, а кого нет. Буквально в первый день в школе я познакомилась с девочкой из Ленинграда, которая до сих пор моя лучшая подруга.
Вместе с ней мы решили, что не будем держаться за русские компании, а внедряться в израильское общество. Год спустя даже между собой перестали общаться по-русски, чтобы нас не воспринимали как русских. Эта стратегия полного вхождения сработала: мы отличались от других репатриантов. Было много приехавших из России компаний, где играли на гитарах и мучились ностальгией. А мы решили прорываться вперед и быть израильтянками. Скоро мне стало казаться, что иврит я знала всегда. Не понимаю, как я могла не знать иврита? Кажется, всегда думала на нем. Может быть, это из прошлой жизни.
«ЖУРНАЛИСТОМ – МОЖНО»
МосТ: Расскажите, когда и откуда вы репатриировались, как родители приняли это решение?
Софи Шульман: Я уехала с родителями и с бабушкой в 14 лет из Санкт-Петербурга, тогда еще Ленинграда. Я очень хотела в Израиль, но совсем не понимала, что это значит. Было очень интересно, а когда приехали – шок. В последний год перед отъездом я ходила в синагогу, мы готовились. Я всегда знала, что я еврейка. Сейчас в Израиле много людей, которые рассказывают, что узнали, что они евреи, только после горбачевской перестройки. Мы уезжали в 1990 году, тогда еврейство уже не скрывалось. Дома бабушка с папой говорили на идише, по выходным слушали «Голос Израиля», обсуждали, уезжать или не уезжать, когда и как это делать. Мои родители очень правильные, поэтому сюда мы приехали 30 августа, чтобы я не пропустила ни одного дня и 1 сентября пошла в школу.
МосТ: Откуда родом бабушки и дедушки?
Софи Шульман: Родители и мамы, и папы из Белоруссии, из Могилева, но там они не были знакомы. Почти вся папина родня погибла во время войны — их всех загнали в дом и подожгли. Папе было тогда меньше года, его мама с ним и старшим братом смогла убежать на лошади, когда высаживался немецкий десант. Спаслись, попали в эвакуацию. Папин отец воевал на фронте, был командиром батальона. Мамины родители пережили блокаду Ленинграда, их вывезли оттуда совсем опухшими от голода. Они сохранили память о еврействе, о Катастрофе. В Израиле меньше знают о Катастрофе русских евреев (кроме Бабьего Яра), больше говорят о трагедии польских и румынских евреев.
МосТ: Пытались ли родители уехать раньше, в 1970-1980 годы?
Софи Шульман: Мой отец очень этого хотел. Но дедушка со стороны мамы отвечал, что нет ничего сильнее советской власти, и не хотел об отъезде даже слышать. Мы уехали только после его смерти. Во время перестройки советская власть этому уже не мешала.
МосТ: Насколько хорошо вы помните Петербург, возвращались ли туда?
Софи Шульман: Я прекрасно помню Петербург. Очень любила там гулять, в детстве хотела стать гидом в Русском музее. Приезжала раз пять-шесть, уже с семьей, и друзей привозила, очень люблю его. Мой муж родился в Израиле, он румынский еврей. В Петербурге остались родственники. Этот город живет в моем сердце. Но, с другой стороны, у меня всегда есть чувство страха: а вдруг не дадут вернуться в Израиль, не выпустят обратно? Так что мои чувства мечутся между ностальгией и этим страхом.
МосТ: Тяжело ли дались первые годы после репатриации?
Софи Шульман: Довольно долго я жалела, что меня не привезли сюда раньше. Мне хотелось учиться в Израиле с более раннего возраста. Но сейчас, слушая воспоминания тех, кого привезли лет в семь-восемь, я понимаю, что им было намного тяжелее, ведь в этом возрасте у ребенка еще нет личностного стержня. В 14 лет у меня уже были социальные навыки: я понимала, кто против кого, как общаться с людьми, что делать, кого слушать, а кого нет. Буквально в первый день в школе я познакомилась с девочкой из Ленинграда, и она до сих пор моя лучшая подруга.
Вместе с ней мы решили, что не будем держаться за русские компании, а внедряться в израильское общество. Год спустя даже между собой перестали общаться по-русски, чтобы нас не воспринимали как русских. Эта стратегия полного вхождения сработала: мы отличались от других репатриантов. Было много приехавших из России компаний, где играли на гитарах и мучились ностальгией. А мы решили прорываться вперед и быть израильтянками. Скоро мне стало казаться, что иврит я знала всегда. Не понимаю, как я могла не знать иврита? Кажется, всегда думала на нем. Может быть, это из прошлой жизни.
МосТ: Насколько сильно тогда отличались по духу израильское общество и те, кто приехал из бывшего СССР: культура, психологические привычки?
Софи Шульман: Уезжая, мы думали, что едем в страну евреев, где все – такие же евреи, каких мы видели в СССР. Здесь мы поняли, что это не страна евреев, а страна израильтян. Но люди, уезжавшие в 40-50 лет, как мои родители, застряли в каком-то лимбе: у них до сих пор «совковый» менталитет. Они не стали до конца израильтянами. Но россияне за эти 30 лет тоже сильно изменились. А те, кто приехал в Израиль, как будто застряли в 1980-1990-х годах. Как русские рестораны в Израиле – это рестораны, каких вы не найдете в России. Они остановились во времени: музыка того времени, селедка под шубой и салат оливье. А в России этого уже нет.
МосТ: Это касается и культуры, и отношения к политике и экономике?
Софи Шульман: Всего. Даже сейчас, во время коронакризиса, эмигранты из России, образованные люди, с гигантским подозрением относятся к прививкам. Израильские СМИ удивляются: прививки не хотят делать ультрарелигиозные (им раввины диктуют), необразованный арабский сектор и приехавшие из России. Я это вижу по своим родителям: они все время опасаются, что кто-то (не обязательно государство) может попытаться им навредить. Они думают, что никто не желает им добра. А у людей на Западе взгляд более позитивный: они думают, что с ними хотят установить нормальные отношения, а не односторонние – с выгодой для себя и с ущербом для них. Это продиктовано опытом жизни в СССР, и это не стирается. Кажется, на израильском солнце этот лёд должен растаять, но этого не происходит.
МосТ: В какой университет вы поступили и на какое отделение?
Софи Шульман: После школы я служила в армии, в разведке. Потом поступила в Иерусалимский университет, на бакалавриате и в магистратуре училась экономике и международным отношениям. Но, к ужасу папы, я не закончила магистратуру – не написала диссертацию. В его глазах на мне до сих пор это клеймо. Я тогда родила первого сына и наивно думала, что напишу работу во время декретного отпуска. У меня трое сыновей, старшему 15 лет, но магистерская работа так и не написана. Два года назад я опубликовала книгу, и на обложке написано, что у моего редактора степень M.A., а у меня только B.A. Папа порадовался книге, но отметил: «Если бы ты закончила, у тебя бы тоже было подписано, что есть вторая степень». Так и живу с этим.
ПО ИЗРАИЛЬСКИМ МЕРКАМ, Я ЗАКОНЧИЛА УНИВЕРСИТЕТ ОЧЕНЬ РАНО – В 23 ГОДА. И СРАЗУ НАЧАЛА РАБОТАТЬ В ГАЗЕТЕ HAARETZ
МосТ: Как вы заинтересовались экономикой?
Софи Шульман: Сначала меня интересовали международные отношения. Я еще в России говорила родителям, что хочу стать дипломатом. Папа отвечал: «Не мечтай, евреев в дипломаты не принимают». В Израиле это было не актуально, и я стала изучать международные отношения. Родители очень переживали, что я не занимаюсь точными науками, поэтому я нашла что-то гуманитарное, но близкое к точным наукам — влюбилась в экономику.
МосТ: После университета сразу стали работать журналистом?
Софи Шульман: Да. В Израиле 95% молодых людей после армии едут путешествовать, например, в Индию или Южную Америку. А я все сделала быстрее: в сентябре вышла из армии, в октябре поступила в университет. По израильским меркам, я закончила университет очень рано – в 23 года. И сразу начала работать в газете Haaretz. Там все были в шоке: к ним в таком возрасте после университета никто не приходил.
Это был январь 2000 года, я сразу занялась Уолл-стритом, а в марте разразился кризис на рынке доткомов (обвал цены акций технологических компаний. – прим. МосТ). Я оказалась в центре этого экшена, и это было потрясающе. Я ведь всегда мечтала быть журналистом, еще в 12 лет в России к этому рвалась. Папа, опять же, говорил, что еврею в России трудно стать журналистом, но это хотя бы более реально, чем дипломатом. Так что мечтать стать журналистом мне разрешалось.
МосТ: Сейчас вы больше занимаетесь написанием статей или видеоинтервью?
Софи Шульман: Я больше пишу. Просто раньше журналист оставался за кулисами, а сейчас эволюция медиа по всему миру: журналист в кадре. Меня часто приглашают дать экономические и финансовые комментарии, и сайт Calcalist, где я работаю уже больше 10 лет, развивает видео. Я пришла в Calcalist как замредактора создававшегося тогда сайта, потом руководила приложением, где публиковались материалы о рынках капиталов и технологиях. Это моя основная тема. Много работала редактором, а в последние два года вернулась к тому, чтобы писать комментарии, репортажи. Надоело редактировать чужие тексты. И это потрясающе: сейчас период, похожий на 2000 год: рынки быстро растут, на них происходят очень интересные вещи.
ПРОБЛЕМЫ КАК ЗАЛОГ УСПЕХА
МосТ: Насколько развита в Израиле экономическая и финансовая журналистика, есть ли на нее спрос?
Софи Шульман: За последние 15 лет она проделала огромный скачок. В 2005 году в Израиле началась большая реформа, в результате которой пенсионные накопления из банков пришли на финансовые рынки, и люди стали выбирать, кому их отдать в управление. Деньги разошлись между инвесткомпаниями. Все стали этим интересоваться, на этой волне появились экономические медиа. Люди поняли, что они сами распоряжаются своими финансами и должны в этом разбираться. Второй стимул был создан, когда всех работников в Израиле обязали самостоятельно накапливать пенсионные средства, не рассчитывая на государство. Благодаря этому сильно выросли обороты Тель-Авивской биржи, стали развиваться пенсионные фонды. Даже сейчас наша биржа не может эти средства освоить: ежемесячно на рынок приходит около 1 млрд шекелей пенсионных денег.
МосТ: Можно ли инвестировать пенсионные средства за границей?
Софи Шульман: Да, за границу уходит очень много денег. Это еще один катализатор для финансовых медиа: люди хотят знать, что происходит на рынках США, Европы и всего мира. До этих реформ пенсионные деньги израильтян находились в Израиле, но сейчас их больше, чем может вместить наш рынок. Поэтому все ищут хорошие инвестиционные идеи. Раньше на эти средства давалась гарантированная доходность в 4%, но теперь ее нет, и чтобы получить доход, нужно рисковать.
МосТ: Вы писали, что в последние годы Израиль стал раем для инвестбанков, венчурного капитала и индустрии private capital. Чем это вызвано? Стало много миллионеров?
Софи Шульман: Израильтяне любят жаловаться на жизнь. Видимо, это историческое свойство еврейского характера: им всегда везде плохо. А вот банкиры из Швейцарии, США говорят: «Вы страна богатейших людей, которые любят нудить, что они несчастны». В Израиле мощная концентрация стартапов, технологических компаний. Многие из них привлекают деньги от венчурных инвесторов и продают выращенные бизнесы.
В 2020 году в израильские стартапы пришло порядка $10 млрд венчурных инвестиций – это гигантская сумма для небольшой страны. Экспорт высоких технологий составил $110 млрд в 2020 году, 10% из всех юникорнов (компаний-«единорогов» стоимостью более $1 млрд – прим. МосТ) в мире – израильские. Но если посмотреть внимательно – израильских основателей можно обнаружить во многих успешно растущих стартапах мирового уровня.
Плюс еще отделения глобальных компаний типа Google и Facebook, которые платят высокие зарплаты. Получается, в Израиле есть две экономики: в одной заняты 320 тыс. человек, их средняя зарплата около $20 тыс. У остальных, в «обычной» экономике, зарплаты вдвое ниже.
Благодаря притоку капитала в страну растет разрыв между этими двумя экономиками. Много компаний продается. Небольшой стартап с 50 сотрудниками может быть продан за $200 млн. Это делает многих богатыми в возрасте 30 лет, когда они еще не знают, что делать с этими деньгами. Поэтому в Израиле развилась большая индустрия управления деньгами. У нас много миллионеров на душу населения, и их число быстро растет. Каждый экзит на рынке – это еще несколько десятков миллионеров.
МосТ: В чем секрет успеха Израиля? Налоговый климат, субсидии – благодаря чему у страны получается?
Софи Шульман: Самое главное, что государство не мешает бизнесу. Субсидий и льгот не было. Правительство открыло дорогу предпринимателям, не боящимся рисков и готовым брать их на себя. Удобный налоговый режим получили только пришедшие сюда в 1970-1980-е годы гиганты – Intel, Microsoft и др. В этом Израиль соревновался с Ирландией. Но основной «секретный соус» – это армия, образование в ней и ее спрос на хайтек. Успехами хайтека страна обязана своим проблемам. Израиль окружен враждебными странами и боится атак, это заставило развивать индустрию безопасности. В 2020 году экспорт хайтека достиг $10 млрд. Вторая проблема – климат. Потребовались технологии, чтобы развивать сельское хозяйство в пустыне. Оно стало высокотехнологичной индустрией. Теперь ОАЭ хотят у нас научиться, как выращивать овощи и фрукты в пустыне, тратя минимум воды.
МосТ: В Израиле за последние 30 лет неоднократно менялись правительства. В связи с этим у страны были разные экономические приоритеты. Это не мешало экономике?
Софи Шульман: Мы уже почти 20 лет с правым правительством, более «капиталистическим». Вдобавок наше правительство больше всего занято проблемами безопасности. В последние годы борьба между правыми и левыми в части внутренней политики и экономики становится более ощутимой, но в основном в Израиле люди на выборах голосуют за ту или иную партию, исходя из соображений безопасности и внешней политики. Хотя уже давно главная проблема Израиля не безопасность, а экономика: ею уже много лет никто не занимается. Последние важные реформы проведены Нетаниягу в начале 2000-х годов, когда он, молодой министр финансов, уменьшил государственный сектор экономики. Он прервал социал-демократические традиции, идущие с момента основания Израиля.
Госрасходы снизились примерно до ¼ ВВП. Это было очень правильно. Но за следующие 20 лет бюрократия сильно выросла. Получается, «худой» частный сектор тащит на себе «толстый» бюджетный сектор. В 2003 году ему удалось «похудеть», но с тех пор его «вес» сильно вырос. Порядка 15% бюджета – расходы на безопасность. Но это «черный ящик»: в этой области много секретности, и нельзя понять, что как тратится. Много уходит на пенсии военным. С другой стороны, экспорт хайтек-индустрии и бюджетные выплаты населению в 2020 году позволили Израилю избежать экономического кризиса во время «короны». Этому помогает армия – у нее огромные бюджеты на хайтек, а потом эти технологии оказываются в гражданских компаниях.
МосТ: Вы полагаете, сейчас государство может стать более компактным и энергичным, освободив средства для экономики?
Софи Шульман: Это зависит от результатов выборов. Если останется Нетаниягу, ничего не изменится. Ему не нужны изменения. А если придут новые политики, они начнут реформы. Нетаниягу уже почти 20 лет во главе правительства, и у него нет мотивации что-либо менять.
МосТ: Насколько большим бременем для бюджета является ультрарелигиозный сектор?
Софи Шульман: Существенным. И он быстро растет, ведь там у всех по многу детей. При Нетаниягу ультрарелигиозный сектор усилился – они получают все больше и больше из бюджета, поскольку без них премьер не может собрать парламентскую коалицию. В коронакризис все пострадали из-за ультрарелигиозного сектора, там плохо соблюдался карантин. Надеюсь, что сейчас люди поняли, что мы содержим этот сектор, расходы довольно высоки, и это наши налоги. Ультрарелигиозный сектор сидит у нас на шее, но не считает нужным согласовывать с нами свои действия, не подчиняется правительству. Сейчас есть почва для реформы, чтобы отрезать их от бюджетного финансирования. Ведь в США и Европе ультрарелигиозные евреи могут работать. Почему они не могут делать это здесь и должны по восемь часов в день читать Тору?
МосТ: Это потребует нового общественного договора между социальными группами?
Софи Шульман: Сейчас мы говорим об этом все больше и больше. До сих пор люди принимали решение на выборах, исходя из соображений безопасности. Сейчас проблемой номер один становится новый социальный договор – место ультрарелигиозных в государстве, их ответственность. До сих пор правительство проверялось только в тяжелых военных ситуациях. Теперь нам придется научиться справляться с гражданским кризисом.
ВСЕ СЧИТАЮТ СЕБЯ БОЛЬШИМИ СПЕЦИАЛИСТАМИ В ФУТБОЛЕ. БЛАГОДАРЯ ЭТОМУ АБРАМОВИЧ НА ПЬЕДЕСТАЛЕ
РОССИЙСКИЕ ДЕНЬГИ: ВОСТОРГАТЬСЯ ИЗДАЛЕКА
МосТ: Расскажите, почему вы решили делать интервью с российскими олигархами?
Софи Шульман: Я начала заниматься олигархами в 2003 году, с момента ареста Ходорковского. Это очень удивило израильтян – у них была другая концепция России. Она воспринималась ими как бедная страна, люди из которой могут не знать, что такое холодильник и микроволновка. Израильтяне не подозревали, что в России есть миллиардеры, и большая часть из них – евреи. Когда я впервые предложила своему редактору статью о богатых людях России, он спросил: «У него есть миллион долларов?» Когда я ответила, что у него $20 млрд, он чуть не упал со стула.
Израильтяне не знали, сколько в России богатых людей. И я начала писать о российских олигархах. Это тема стала «секси». Потом олигархи стали приезжать в Израиль, сначала как туристы, «новые русские». У израильтян открылись глаза, они поняли, что в России очень много богатых людей, и стали этим интересоваться. Еще больше интерес вырос, когда Абрамович купил «Челси». Некоторые из олигархов переехали в Израиль. Они могли быть не так известны в России, но здесь вели себя как шейхи. Например, Аркадий Гайдамак. Израильские богатеи не вели себя настолько экстравагантно. Вокруг бизнесменов из России здесь даже возникла промышленность, магазины супербрендов и т. д.
МосТ: Демонстративное потребление?
Софи Шульман: Да. Сразу пойти и купить товаров на несколько тысяч долларов в одном магазине. Раньше в Израиле такого не знали. Тема стала модной. Молодые девочки стали мечтать познакомиться с олигархом. Я брала интервью у Вексельберга, Березовского, писала о Ходорковском.
МосТ: Как российские олигархи чувствуют себя в Израиле?
Софи Шульман: Отношение к ним не простое. Я стараюсь немного сблизить их с израильским обществом, сгладить эти разрывы. С одной стороны, у израильтян есть восхищение («вот как евреи разбогатели, в Израиле так невозможно!»), с другой, подозрительное отношение: раз разбогатели так быстро, то вряд ли вполне законно. Для таких предположений есть реальные основания. Сколько я ни искала информацию, я не смогла понять, как можно было быть, например, студентом в институте нефти и газа, а через несколько лет – уже владельцем крупной нефтегазовой компании. Поэтому отношение к олигархам – это смешанная любовь и ненависть. Хочется дотронуться до этого богатства – сияющие Bentley, Hummer, красивые женщины, которые всегда с олигархами. Но есть и недоверие.
Олигархи на это обижаются, они ведь себя считают, в первую очередь, евреями. И думают, что раз они евреи и мы евреи, то у нас их хорошо примут. Но тут все евреи. То, что ты еврей, в Израиле никого не интересует. Олигархи выделяют большие донации на еврейские цели, но израильские медиа этим не интересуются – они больше любят писать о бизнесе. Вдобавок русским олигархам очень тяжело войти в круг общения богатых израильтян – те тоже относятся к ним с подозрением. Так что они сидят в своих домах в богатых районах, но израильское общество их до конца не принимает.
МосТ: А Роман Абрамович? У него имидж интеллектуального олигарха, покровителя искусств, он спонсирует университеты.
Софи Шульман: Это в Израиле тоже мало кого интересует. Отношение к Абрамовичу отличается от отношения к другим олигархам благодаря футболу. В Израиле футбол пользуется особым пиететом. Уровень его очень низкий, но есть мечта, что когда-то мы прорвемся в мировой чемпионат. И все считают себя большими специалистами в футболе. Благодаря этому Абрамович на пьедестале. И внешне он не выглядит как классический олигарх, у него более «западный» вид. Поэтому Абрамовича здесь, скорее, любят. И знают, что он инвестирует в израильские стартапы.
МосТ: Ждут ли в Израиле российские капиталы в связи с событиями в России в последнее время?
Софи Шульман: Здесь любят восторгаться российскими деньгами издалека. Вблизи их боятся – отношение примерно, как к китайским деньгам. Израиль очень ориентирован на Штаты, здесь даже европейские деньги меньше любят. Многие израильтяне ведут себя, будто они в 52-м штате Америки. Ездят в США учиться, выстраивают связи, потом американские группы и компании открывают здесь филиалы. Считается, что если вы получаете европейские, русские или китайские деньги, то это потому, что американцы посчитали твой бизнес для себя недостаточно интересным.
Один из примеров – фиаско стартапа «Пятое измерение», который основала группа отставных израильских силовиков в 2014 году. Компания разработала алгоритм, позволяющий эффективно обрабатывать огромные базы данных. Были привлечены десятки миллионов долларов инвестиций. Крупнейшим инвестором был фонд CNTP Виктора Вексельберга. В сентябре 2015 года гендиректором «Пятого измерения» стал экс-начальник Генштаба Армии обороны Израиля Бени Ганц. Но в 2018 году компания объявила о своем банкротстве.
Вексельберг говорил, что компания перестала быть ему интересной. Но, скорее всего, дело в том, что он попал под санкции и не мог больше инвестировать в эту компанию. В Израиле много писали о том, зачем мол такому человеку, как Ганц, этот совместный бизнес.
Компания занималась технологией распознавания лиц, что тоже выглядело подозрительно в глазах многих комментаторов: Вексельберг богат, значит, у него есть связь с Путиным, а если вдруг технология попадет в ФСБ, то он будет за всеми следить… Даже к Яндексу такое отношение есть. Многие думают, что, если ты заказываешь такси через Яндекс, твои данные попадут в ФСБ. Этот барьер очень тяжело преодолеть, я пытаюсь это объяснять. Даже интервью у Аркадия Воложа взяла. Но отклики были в основном про то, что русские, хотят найти тут инженеров, чтобы они программировали ракеты. Наверное, должно смениться еще одно поколение, пока эта подозрительность пройдет.
МосТ: Получается, русские деньги стали токсичными?
Софи Шульман: Да. Особенно если прослеживается какая-то связь с российскими чиновниками. Здесь есть и предприниматели из России, модель бизнеса у которых больше похожа на израильскую. Но с подозрением относятся даже к ним, им это, конечно, не нравится. Говорят, что даже Абрамовичу было тяжело открыть счет в Израиле. Здесь уже были истории с людьми, которые приехали из России и занимались не вполне чистыми делами. У банков есть страх: лучше не взять деньги, чем потом иметь головную боль.
ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ РЫНКОВ КАПИТАЛА
МосТ: Расскажите о вашей книге.
Софи Шульман: Она вышла на английском – это энциклопедия 70 самых известных израильских технологических стартапов. 70 лучших изобретений, которые вышли из Израиля. Мы много писали об успешных экзитах – это ведь круто, когда израильтяне продают свои компании за миллионы и миллиарды. Кажется, что они за одну ночь стали богатыми. А в интервью предприниматели и изобретатели рассказывают, что для них эта ночь длилась 10 лет. В книгу вошли рассказы предпринимателей о том, как они шли к успеху, какие провалы у них были, и как они их преодолевали.
МосТ: Есть ли среди них предприниматели, приехавшие из России?
Софи Шульман: Пока нет. Я писала об этом год назад. Сейчас уже есть новое поколение ребят 30-35 лет из русских семей, которые приехали в 5-10 лет и все образование получили здесь. У них уже полностью западный менталитет, они не боятся создавать компании. Но успешные истории недавнего времени – компании, созданные теми, кому сейчас 40-50 лет. Среди людей этого возраста, приехавших из России, есть очень талантливые, но они в стартапах скорее работают на инженерных позициях, а сами компаний не создают. А вот в следующем поколении компаний, созданных русскими ребятами, уже много. У них интересная смесь западного менталитета (родители уже не диктуют, что главное – это хорошая зарплата) и русской базы («надо быть лучше всех, надо стараться, упорно трудиться»), это удачное сочетание.
МосТ: Ваше мнение о ежегодном рэнкинге 50 перспективных стартапов.
Софи Шульман: В 2020 году в израильские стартапы пришло порядка $10 млрд венчурных инвестиций – это гигантская сумма для небольшой страны. Экспорт высоких технологий в 2020 году составил $110 млрд, 10% из всех юникорнов (компаний, стоимостью более $1 млрд. – прим. МосТ) в мире – израильские. Мы считаем израильскими компании, созданные израильтянами, даже если большая часть работников у них в Америке. Ведь Израиль – маленький рынок. В этом году интерес к технологическим компаниям продолжит быть сумасшедшим. Недавно для США шоком была атака русских хакеров – говорят, они восприняли это как новый Перл Харбор. А Израиль чувствует себя защищенным в области кибербезопасности.
Даже за первые месяцы этого года мы видим огромный приток инвестиций. Еще в Израиле очень развиты технологии, связанные с цифровой медициной. И много технологий, связанных с анализом больших данных. Раньше все этого боялись, а теперь понимают, какую пользу это может принести: мы первыми в мире получили прививки от компании Pfizer в обмен на данные, которые передаем производителю.
МосТ: В последние годы много говорят о росте числа «диванных инвесторов», пришедших на фондовые рынки. Насколько это стало модным и в Израиле?
Софи Шульман: В Израиле это меньше развито, но в последний год количество открытых частных счетов у нас подскочило на 140%. Есть удобные приложения, позволяющие людям покупать акции, так что это модная тема, особенно у молодежи. Это преувеличенный ажиотаж, но демократизация полезна рынкам капитала – их капитализация растет. Даже когда рынок рухнет и новички обожгутся, они вряд ли полностью уйдут с рынка. Надеюсь, что волна сойдет, а вкус к работе на рынках у мелких инвесторов останется. Инвесторы, давно присутствующие на рынке, недовольны: идет новая сила, на рынке становится много мелких инвесторов, и они почувствовали, что могут влиять на динамику рынков. Работа на рынках капитала – это из поколения в поколение главный источник богатства. До сих пор рынками управляли те, кто изначально приходили на них с большими деньгами. Кризисы всегда немного уравнивают социальные разрывы. Во время коронакризиса мы пока этого не видели (бедные пострадали сильнее), но со временем, я думаю, за счет роста числа мелких инвесторов уровень неравенства будет снижаться.
МосТ: Что помогает демократизации рынков? Открытость информации?
Софи Шульман: Молодежь уже не читает ресторанную критику в медиа, написанную «специалистами», а полагается на ум большинства. Например, на рейтинги, составляемые разными сайтами. Когда ты путешествуешь и выбираешь отель, ты смотришь отзывы на Tripadviser. Так же сейчас обсуждаются и инвестиции. У всех есть соцсети; кто-то сказал, что покупка одной акции выгодна, а другой – нет. Люди смотрят, как ведут себя на рынке другие, и идут за ними.
МосТ: Это новая форма экономической свободы, вдохновляющая новые поколения?
Софи Шульман: Да. Это свобода, базу которой дают новые технологии. Пока это работает, как шар, который постепенно надувается. Новые инвесторы любят компании, продукцией которых (в том числе технологиями) они сами пользуются. Они верят в Tesla, в Uber. Наверное, сейчас их цена завышена, но мы живем в век большой революции. Мы переходим рубикон в области технологий – мир очень сильно меняется, мы еще в середине революции, и в перспективе эти инвестиции могут оказаться выгодными.
МосТ: Какие у вас цели на ближайший год?
Софи Шульман: Первая цель – убрать килограммы, добавленные за время карантинов. Хочется вернуться к рутине нашей доковидной жизни, но я бы хотела, чтобы люди не забыли этот год и все его сложности. Сначала был страх: мы заперты дома, что я буду делать со своими тремя сыновьями 24 часа в сутки? Потом к этому привыкаешь и понимаешь, что в этой тишине что-то есть, что убрать фон лишних дел – очень хорошо для головы. Это ее чистит и позволяет сосредоточиться на том, что ты действительно хочешь делать. И делать это так, как ты хочешь, строить свою жизнь самостоятельно.
Детей, которые в 2020 году много учились дома, называют «потерянным поколением». Я же считаю, что это очень полезно. Они по-новому оценят свободу передвижения. Мы год не были за границей, а раньше они спрашивали, почему мы в этом году путешествуем только два, а не три раза. И меня все время мучило чувство, что дети не ценят то, что у них есть. Им это казалось само собой разумеющимся. 2020 год с его проблемами и тяжестями позволит им больше ценить то, что у них есть.
