ТЕАТР НА ЧУЖОЙ ТЕРРИТОРИИ: НИЧЕГО КРОМЕ ЛЮБВИ
Беседовал: Егор Михайлов
Фото Лены: Даниэль Камински
Лена Крейндлина
Имеет диплом директора театра (отделения экономики и организации театрального дела, ГИТИС) и диплом режиссуры драмы (режиссерского факультета, мастерская проф. Леонида Хейфеца, ГИТИС). Преподавала актерское мастерство в ГИТИСе и в «Школе драматического искусства» во Франции. В Израиле, кроме работы в театре Гешер, преподавала в актерской студии Нисана Натива, в актерской студии Йорама Левинштейна и т.д. Одна из основателей театра Гешер (1991), с 2007 года является Генеральным директором этого театра.
МосТ побеседовал с одним из основателей и генеральным директором театра «Гешер» Леной Крейндлиной – о том, как делать спектакли для «морозильной камеры», что значит сидеть в «халате» и проводить фестивали онлайн.
МосТ: Мне кажется, что все люди в этом году делятся на две категории: те, у кого в 2020 году всё отменилось, и стало слишком много свободного времени, которое совершенно некуда девать – и те, у кого теперь вообще времени не осталось, потому что работы стало немыслимо много. Вот вы к какой категории относитесь?
Лена Крейндлина: Ни к какой.
МосТ: То есть у вас ничего не поменялось?
Лена Крейндлина: Еще как поменялось, ведь театр закрыт. Правда, при этом я хожу на работу каждый день, и все эти месяцы что-то делаю. Иногда осмысленно, иногда – не очень. Например, пишу отчёты в Министерство культуры, каждый месяц новые. Потому что ситуация все время меняется. Мы готовились вернуться на работу в мае, потом в июне, июле, августе… Потом надеялись открыться в сентябре… Сейчас отчеты даже никто не просит, сроков не дают.
Но несмотря ни на что, мы всё это время как-то умудрялись репетировать. Делаем спектакли, как я их называю, для «морозильной камеры». На данный момент у нас парочка уже «лежит» там, сейчас репетируем ещё три. Мы их «замораживаем» и ждём, когда будем разогревать, как курицу, в микроволновой печи, и «подавать» зрителям. Такого опыта, слава тебе, господи у нас ещё не было, посмотрим, как это сработает. С другой стороны, это дало нам хоть какую-то возможность вытягивать актёров из безработной жизни. Ведь именно актёры оказались в той ситуации, про которую вы говорите: остановилось всё. Мы конечно же пытались, начиная с первых дней карантина, вести очень активную виртуальную жизнь, но сама жизнь поменялась кардинально. Например, оказались свободны вечера. Раньше я каждый вечер была в театре, принимала зрителей, убеждалась, что ровно в 20:00 поднялся занавес, всё в порядке, спектакль начался. Для меня свободный вечер – явление новое. На помощь пришёл Netflix и литература. Я посмотрела много интересного, прочитала некоторое количество новых книг. Раньше на это просто не хватало времени. Но вообще грех жаловаться: продолжаю ходить на работу, захожу в зал, вижу репетирующих артистов. И это приятно.
МосТ: Артистам, наверное, должно быть очень тяжело – они же привыкли к вниманию зрителей.
Лена Крейндлина: Очень тяжело во всех смыслах – и психологическом, и материальном. Несмотря на то, что они получают какие-то деньги, они, как и многие в стране находятся в отпуске без сохранения содержания, государство платит пособие.
МосТ: Это и называется «сидят в халате»?
Лена Крейндлина: Вы хорошо осведомлены. «Халат» – это аббревиатура фразы «отпуск без сохранения содержания» на иврите. И теоретически, наверное, лучше получать 70% зарплаты, не работая, чем 100%, работая каждый день, – но психологически это, конечно, очень трудно.
МосТ: А фестиваль Jaffa Fest, который скоро должен стартовать – в какой момент вы поняли окончательно, что он полностью пройдёт в онлайне?
Лена Крейндлина: Наш традиционный Jaffa Fest переносится на 2021 год фактически в полном объёме. Спектакли, которые должны были приехать в этом году, приедут. Европейские – нет, а российские – да. Театры Европы сейчас не готовы планировать, они вообще не понимают, что там с ними происходит, бедные.
А российские – люди закалённые, они планируют. Поэтому российскую часть программы переносим на год. А онлайн-программу мы придумали, во-первых, чтобы бренд не умер. А во-вторых – мы, как и весь мир, ищем новые формы. Это возможность что-то попробовать, посмотреть, что работает, что не работает. Потому что никто из нас не понимает, как мы будем жить дальше, насколько у нас останется эта онлайн-жизнь. На сегодняшний день непонятно, когда люди пойдут в театр, и пойдут ли вообще.
МосТ: А вы, когда готовили онлайн-программу, следили за тем, что делают ваши коллеги, как они справляются с этим? Может быть, как-то перенимали опыт, подглядывали?
Лена Крейндлина: Конечно следили. В середине ноября у нас была онлайн-конференция, «Петербургские театральные сезоны», которую устраивал Виктор Минков (продюсер, художественный руководитель театра «Приют комедианта» и фестиваля «Петербургские театральные сезоны». – МосТ). И на этой встрече директора фестивалей, включая «Золотую Маску», «Точку доступа» и какие-то заграничные фестивали, как раз обсуждали, как жить в новом формате.
Мы продолжаем очень тесно сотрудничать, тем более, что в онлайне уже неважно, в какой ты стране живешь, и какой это фестиваль. У тебя публика – весь мир. Поэтому, конечно, постоянно общаемся, смотрим, что делают другие. Что-то очень замысловатое мы не можем делать, у нас сейчас вообще нет доходов, существуем на «подножном корму». На один проект нам дал деньги институт Гёте, на другой – фонд Рабиновича, совместно с американским фестивалем Cherry Orchard мы покажем спектакль «Дело Наташи Баниной». Российские театры нам предоставили видео своих спектаклей совершенно бесплатно.
Я не устаю повторять, что театр – это единственная область деятельности, которая в этой ситуации не осталась сама собой, а вступила на чужую территорию. Спорт без зрителей на трибунах, но он остался спортом. Кино смотрим на телефоне или на компьютере – но это кино. Телевидение осталось телевидением, книжка осталась книжкой, даже если она в айпаде или в аудио формате. А театр переходит либо на территорию телевидения, либо на территорию кино, либо на территорию интернет-игры, либо на территорию радио. Мы делаем, например, два аудиопроекта на фестивале. То есть вторгаемся куда-то, где мы не самые лучшие. Потому что самый лучший театр – это когда есть зрители, актёры и некое взаимодействие этих двух ипостасей. На то он и театр, что он живой. В тот момент, когда он переходит в другие медиа, театр становится чем-то иным, и это очень сложно. У меня нет уверенности, что мы не потеряем свою самость, свою индивидуальность.
МосТ: Мне кажется, что вы сформулировали идеальный рецепт развития: идти туда, где ты не самый лучший, и смотреть, что ты можешь сделать.
Лена Крейндлина: Может быть, это даст какой-то толчок. Знаете, мы создавали театр с нуля, в чужой стране и без копейки денег. Иногда, отсутствие денег и вообще экстремальная ситуация так включает мозг, стимулирует фантазию, раскрывает таланты и всё остальное, что приходят потрясающие решения.
МосТ: Действительно, очень похожая история. Просто теперь это не физическое перемещение из страны в страну и из языка в язык, а другого типа перемещение. Я хотел как раз спросить про ваши аудиопостановки. Как вы относитесь к тому, что этот жанр фактически переживает второе рождение, с прогулками по улицам? Я немного застал классические вещи – «Али-бабу», «Алису» с песнями Высоцкого, еще что-то. Но вижу, что сейчас некоторые люди говорят: «Очень здорово, но это не театр». А по-вашему – театр?
Лена Крейндлина: Знаете, когда в театре начали пользоваться видео, говорили – ну, это уже не театр, уже не живой артист. Потом стали использовать механику – это тоже уже был не театр. Как говорят: «Это не Чехов». Я не знаю, это Чехов или не Чехов. В самом чеховском спектакле, который мне довелось посмотреть в последнее время, не было ни одного чеховского слова, всё было переписано, я имею ввиду «Трех сестер» Саймона Стоуна.
Я не очень приемлю формулировку «это не театр». Если от вас требуют подключения и соучастия, сопереживания, будят ваши эмоции посредством актёров, даже если вы их не видите, а слышите – это тоже театр, просто он приобретает другие формы. И ничего такого страшного в этом нет. Идеально, чтобы он был и такой, и такой. Надеюсь, что, когда вернёмся к нормальной жизни, а я думаю, что мы к ней всё-таки вернёмся, это только увеличит выбор. Но главное – до этого дожить.
Знаете, во время Второй мировой войны ездили бригады на грузовиках и играли для солдат перед боем. Сейчас мы не можем в помещение никого заводить, поскольку кондиционеры у нас оказались самыми главными союзниками коронавируса, то нам предлагают играть на улице. Я сразу вспоминаю эти грузовики с откидным бортом. Только представить, что мы сейчас поедем по «большой» стране Израиль – из конца в конец четыре часа – и будем играть спектакли. Это уже будет другой театр. Без стульев, без рядов, без буфета. Или с буфетом, полевая кухня будет. Что делать? Искать новые формы. Ужасно жалко, что залы простаивают. Мы, например, только что поменяли кресла и ещё не выбросили полиэтиленовые чехлы. Теперь чехлы вернули, чтобы пыль не садилась.
МосТ: Мне очень нравится вас слушать: вроде бы вы говорите про то, как очень тяжело, плохо, сложно, непонятно – но говорите с каким-то воодушевлением, надеждой, что ли. Мне кажется, это какая-то очень израильская черта – концентрироваться на сложностях, но при этом искрить какой-то надеждой внутри.
Лена Крейндлина: Слушайте, Егор, я почти в тридцать лет приехала в чужую страну, с двумя никому не нужными высшими образованиями, с маленьким ребёнком, не зная ни одного слова на этом языке. И в результате я сижу в собственном театре и ещё им руковожу. Наш театр объехал весь мир, и я даже в эту чёртову корону занимаюсь своим делом, и ещё зарплату получаю – поменьше, но всё-таки. Я уж не говорю о том, что на улице 25 градусов и светит солнце, вчера я с утра плавала в Средиземном море, а сегодня утром играла в теннис. Мне кажется, что есть повод для оптимизма, несмотря на все проблемы вокруг. Важно же, как отнестись.
ТОЛЬКО ЧТО ПОМЕНЯЛИ КРЕСЛА И ЕЩЁ НЕ ВЫБРОСИЛИ ПОЛИЭТИЛЕНОВЫЕ ЧЕХЛЫ. ТЕПЕРЬ ЧЕХЛЫ ВЕРНУЛИ, ЧТОБЫ ПЫЛЬ НЕ САДИЛАСЬ
МосТ: В программе фестиваля меня привлёк спектакль «Дело Наташи Баниной»: американский спектакль по пьесе российского драматурга на израильском фестивале – это, мне кажется, идеальный пример интернационального сотрудничества.
Лена Крейндлина: Это пример сотрудничества фестивалей. Мы разговаривали с нашими партнёрами и давнишними друзьями, фестивалем Cherry Orchard, в котором Гешер принимал участие несколько раз. Стали рассказывать про онлайн-фестиваль. Они говорят: о, у нас есть вот такой вот спектакль, хотите? Конечно, хотим! Спектакль как будто специально сделан для нашего фестиваля, да еще пьеса Ярославы Пулинович – это просто потрясающе!
Очень надеюсь, что будет интересно. Опять же, не знаю, сколько людей захотят это смотреть. В Америке на этот спектакль билеты продают по 25 долларов – 100 шекелей. Здесь за 100 шекелей люди живьём-то в театр с трудом ходят. Будем набираться опыта, изучать новый для нас рынок. Наверняка возникнут какие-то проблемы. Первый блин обычно комом. Надеюсь, что будет не очень комом, потому что у нас в театре отличная команда.
МосТ: А расскажите про проект «Золотая Маска» в Израиле». Что-то перенеслось на май, что-то вы покажете сейчас, в декабре. Когда вы взаимодействуете с режиссёрами из России – вы с ними работаете как с бывшими соотечественниками или уже как с иностранцами, с которыми вас объединяет язык?
Лена Крейндлина: Я каждый год езжу в Россию, и иногда не по одному разу. Смотрю спектакли, общаюсь с режиссерами, приглашаю их сюда, если это возможно. Вот через неделю, если бы не эта корона, у нас была бы премьера Алвиса Херманиса. Не очень российский режиссёр, но тем не менее. Мы ведем переговоры со многими режиссерами, просто с российскими мне гораздо проще, чем с кем-то из какой-либо другой страны (задумывается).
Это непростой вопрос, если вы хотите, чтобы я всерьёз ответила. Когда выбираем спектакли, на наш проект «Золотая маска» в Израиле», мы знаем, что совсем не всегда самые успешные спектакли Москвы тут пройдут с успехом. Зритель здесь всё-таки другой,
совсем другие глаза. Поэтому, я беру на себя смелость решать, что нужно везти, а что не нужно. Чтобы познакомить наших зрителей с новым российским театром, но так, чтобы они ещё и удовольствие получили.
МосТ: А вот эти зрители, о которых вы говорите, которые, например, ходят на спектакли «Золотой Маски» в Израиле» – это в первую очередь именно русскоязычные израильтяне, да?
Лена Крейндлина: Это русскоязычные и те израильтяне, которые уже поняли, что мы привозим очень хорошие спектакли. Все всегда переводим на иврит – ну, то, что можно перевести. А русскоязычные зрители просто очень ждут, потому что, как выяснилось, они нам очень доверяют, и знают, что ширпотреб не привезем.
МосТ: Действительно, очень хорошие спектакли вы привозите. Я, как новосибирец, например, люблю то, что делает Тимофей Кулябин, и знаю, что его «Ива́нов», конечно, – это очень здорово.
Лена Крейндлина: «Иванова» мы выпросили сейчас на фестиваль онлайн. Я пыталась его привезти живьём – но не смогла, они уехали в Америку. Потом очень хотели привезти его «Трёх сестёр», немых – тоже не совпали по графику. Дело в том, что российские спектакли гораздо проще возить в Европу: они туда едут три дня на грузовике и всё. А к нам – месяц туда, месяц обратно. В общем, логистика довольно сложная.
МосТ: Но вы этим занимаетесь, потому что по любви?
Лена Крейндлина: По любви. Мы ничего с этого не имеем, кроме любви. Всё, что мы зарабатываем на билетах от фестиваля, не покрывает даже расходов. Спасибо «Золотой Маске», что она нам помогает в этих очень дорогих и сложных проектах.
МосТ: Ну, любовь – это важно.
Лена Крейндлина: Да, это самое важное.
