«Я ХОЧУ СКАЗАТЬ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ МОГУ…»
Текст: Елена Смородинова
Фото: Максим Сонин
Константин Фам – режиссер, продюсер, сценарист и независимый кинематографист. Его картины удостоены российских и международных кинематографических наград. Один из создателей и продюсер Московского еврейского кинофестиваля. МосТ застал режиссера на съемочной площадке.
Костантин Фам: Я сейчас смотрю в окно, а у меня тут Киев.
МосТ: А что вы там делаете, если не секрет?
Костантин Фам: Закончил съемки московского блока фильма «Биомеханика Мейерхольда», сел в самолет, через Стамбул прилетел в Одессу, дальше – Николаев, Днепр, Харьков и Киев. Сейчас Киев, а через несколько часов я уезжаю на автобусе, потому что мне надо по расписанию быть в Москве. Потом Майами и Сан-Диего. Ну, такая жизнь.
МосТ: Почему так?
Костантин Фам: Я готовлю проект о седьмом любавическом ребе – Менахеме-Мендле Шнеерсоне. Сейчас мы имеем такой рассвет еврейской религиозной жизни во многом благодаря тому, что Менахем-Мендл Шнеерсон, седьмой любавический ребе, свою жизнь положил на еврейство. Это будет документальный фильм. Наверное. Потому что у меня в жизни так: я хочу делать проект, начинаю, а потом он меня куда-то выводит. Он мне в свое время приснился, этот проект.
Когда я начал погружаться в тему хасидизма, Хабада, меня вдруг осенило, что я должен сделать такое кино. Сейчас я собираюсь подготовить ряд интервью по всему миру, проехать по пути ребе. А это Николаев, Днепр, Ленинград, Ростов, Рига, Польша, Берлин. Он учился в университете в Германии и в Сорбонне, потом через Ниццу приехал в Нью-Йорк, где он провел 52 года, не выезжая. Самое сложное для режиссера и сценариста – найти точку опоры, угол зрения, взгляд. И мне кажется, что я могу сделать анимационный фильм. Неожиданно.
МосТ: Да, не самое очевидное решение.
Костантин Фам: Для меня творчество – это как раз такой танец, в котором не знаешь, что будет, каким будет следующее движение. Ты только предполагаешь, какое оно. И весь кайф в том, что вроде бы слагаемые понятны, но то, куда тебя выводит, может быть совершенно неожиданным. Есть такой драматургический принцип: мы знаем, что герой достигнет своей цели, но он достигнет ее совершенно иным способом, который он даже не предполагает.
И для меня это интересно очень. Недавно мы в Москве заканчивали московский блок художественного фильма, а планировали, что он будет документальным. Это такой необычный проект – «Биомеханика Мейерхольда». Во-первых, у Мейерхольда были какие-то еврейские корни.
МосТ: Но все-таки его родители – поволжские немцы.
Костантин Фам: Все так. Но до этого, до лютеранства, а потом до православия, которое принял Всеволод Эмильевич, его отец поменял иудаизм на лютеранство. У них, выходит, это было семейное. И я думал делать фильм о Мейерхольде и Зинаиде Райх, но понял, что это будет очень дорого, очень сложно в реализации. То, как я его «видел» в голове, стоило больших денег, и, к сожалению, не могло окупиться в кинотеатрах. Ну на сегодняшний момент. Можно было сделать сериал, но для меня это другая территория. Я думаю, что мой взгляд каналы не поймут, потому что мне хочется сделать кино эпатажным, откровенным – таким, каким был Мейерхольд.
Одним словом, я понял, что должен как-то ограничить свою территорию. Вначале я решил делать кино о допросе Мейерхольда в НКВД, а в итоге получилось, что мой главный герой – человек, который изучает творчество Мейерхольда, пишет о нем книги. Он – театральный деятель, искусствовед, писатель. И на лекции в США его берет в заложники внук сталинского палача. Дальше начинается диалог современных людей на тему и наших дней, и их прошлого.
МосТ: Это полный метр? Это кино вы для России готовите?
Костантин Фам: Да, это полный метр. Будем снимать в США. Это кино международное, продюсирует наша кинокомпания.
МосТ: То есть, когда вы представляетесь, вы все равно говорите, что вы режиссер-сценарист, а потом продюсер?
Костантин Фам: Хороший вопрос. У меня так все это слилось, что я уже и не знаю. Ну, я кинематографист. Я фильммейкер. Когда ты объединяешь в себе все три профессии, то это такая немного трагедия, потому что вы же понимаете, что все эти цеха между собой враги.
На предыдущем проекте продюсер во мне проигрывал режиссеру. А потом, когда голова уже остыла, а работал я реально с температурой, понял, что слил в корзину кучу денег. И вот ты остаешься со своим фильмом и с заложенным домом, квартирой, машинами – с тем, что ты всю жизнь свою накапливал. И больше не хочется такого. Такие подвиги могут быть, мне кажется, один, максимум два раза в жизни на старте, но потом ты должен стать профессионалом, иначе зачем ты залезаешь в это? Для каждого проекта можно найти финансирование, для каждого проекта можно найти людей, которые захотят в этом участвовать. Великий Кевин Спейси снялся у Алексея Нужного в короткометражном фильме «Конверт». Джуд Лоу снялся у белорусского режиссера Николая Халезина в фильме «Паспорт». Поэтому всегда, мне кажется, можно находить решения.
МосТ: Со стороны кажется, что в кино как будто бы больше этих коридоров возможностей.
Костантин Фам: Это еще и вера в то, что ты делаешь. Иногда смотришь и думаешь: «Боже, какие глупости», – про то, что видишь на экране телевизора или конкурса. Но ведь кто-то это придумал. Кино снимается либо по принципу «я тебя люблю» – это когда тебе дают деньги;
либо по принципу «а давайте из этого извлечем максимальную прибыль». Правда где-то посередине. На «я тебя люблю» снимается практически все дебютное кино. У моих «Туфелек» такая же история.
МосТ: Как раз хотела спросить.
Костантин Фам: Это был выпускной московского курса Нью-Йоркской киноакадемии. «Туфельки» – моя первая серьезная короткометражка. Мы были таким продюсерским курсом, где нас учили делать презентацию, готовиться к питчингу. И я понимал, что у меня уже не то что шансов нет, но… Одним словом, я не был несчастным парнем, у меня были свои компании по аренде телеоборудования, я делал разную рекламу, но я не решался снимать кино. Но у меня был внутренний запрос. Это как будто ты думаешь, что можешь стоять на большой оперной сцене, а на самом деле ведешь свадьбы и неплохо живешь. И есть такое внутреннее ощущение, что жизнь проходит зря. А так у меня все было в принципе нормально.
Когда я попал впервые в мемориал в Освенциме, когда я увидел эту гору обуви, которая… Это же тысячи людей погибших, разных сословий, разных мужчин и женщин, богатых и бедных, детей… Ты понимаешь весь масштаб Катастрофы и видишь его в горе этой обуви… И ведь какой-то художник сделал это, а ему, наверно, просто сказали: «А вот здесь у нас лежит обувь, здесь у нас лежат зубные щетки, здесь – чемоданы… Рассмотрите это и поймите – это настоящее все». Оно же действительно там лежит настоящее. И тогда я увидел эту красную туфельку… Говорят, что я режиссер, который манипулирует, но режиссура же – это манипуляция сплошная… Там была детская обувь, а я как отец, как человек… Это было для меня таким глубоким потрясением. Я не могу понять, как одни люди могут делать такое над другими людьми, как это можно делать над детьми, как это можно делать над женщинами. И это стало точкой отсчета, точкой выбора. Я всегда к ней возвращаюсь, когда фигней занимаюсь. Потому что, если и бывают откровения, то там со мной было откровение.
Я вышел с полной убежденностью, что я должен это сделать. Идеи не было, и очень долго. Вот сейчас с фильмом о ребе так же: я уже полтора года мучаюсь
и понимаю: то, что я хочу сказать, это гораздо больше, чем я могу сказать. И я должен найти этот язык, ведь я сейчас могу трезво говорить: «Туфельки» получился, а те фильмы не так получились. Я их обожаю, люблю, но не хватило силы воли, ресурсов и так далее. Хотя они хорошие: и «Брут», и «Скрипка», и «Кадиш», который еще не вышел в прокат. Но по силе высказывания, конечно же, «Туфельки» гораздо мощнее.
МосТ: Вот вы сказали: «Когда занимаюсь фигней». А фигня это что?
Костантин Фам: Хороший вопрос. Я вроде бы и не занимаюсь фигней, но внутри самого проекта тебя заносит. Ты в какой-то момент сидишь, а потом понимаешь, что сейчас сидишь в позе режиссера. Фигня – это то, что тебя отвлекает, то, что тебе мешает… Оно и жизни не дает, и ничего не привносит. Когда ты делаешь какие-то вещи, которые уже 10 раз делал, но которые тебе не помогают. Или можно залезть в какой-то проект, который сегодня тебе кажется, что он очень нужен, а в результате ты видишь, что зря потратил много часов своей жизни…
МосТ: Давайте поговорим про фестиваль еврейского кино. Какие планы на этот год?
Костантин Фам: Мы хотим, чтобы он стал лучшим в мире. У нас самая молодая публика, команда организаторов – большие профессионалы. Нет никакого давления, политики и так далее. Да, у нас еврейское кино на еврейские темы, но в них совершенно разные краски. Сейчас мы запускаем онлайн-кинотеатр zerem.tv. Задача – выйти на уровень действительно большого фестиваля, куда начнут приезжать гости. Особенно сейчас, когда гости перестали ездить. В этом году все фестивали перестроили свои графики, и нам остается май-июнь. Для нас это самое прекрасное время, когда все расцветает, когда люди еще в Москве, когда гостям радостно приезжать в столицу России. За пять лет мы доказали, что пришли не на час. Так что продолжим выбирать классные фильмы, привозить их, показывать зрителям то, что нигде не увидишь.
