КАКОЙ СЛЕД ОСТАВЛЯЮТ В ИСТОРИИ СТАЛЬНЫЕ ЯЙЦА

А знаете, что самое важное в законодательной отмене рабства? Вот ни разу не моральный аспект, не религия, не либерте, эгалите, фратерните и все такие высокие материи. Главное в отмене рабства – стальные яйца у того, кто на это решается. Потому что для рабовладельческого общества это очень важный институт, системообразующий. На нем сделаны огромные состояния, причем это не шальные богатства каких-то понаехавших нуворишей, а самые что ни на есть уважаемые и респектабельные «старые деньги»: аристократия, олигархия, наследственные капиталы, полностью легальные и с презрением глядящие с заоблачных высот на новую предпринимательскую поросль, разбогатевшую без помощи рабов.
Примерно, как смотрят сегодня в России сырьевики и чекисты-миллиардеры на айтишников, стартапщиков, «креаклов». Рабовладельцы широко представлены во всех элитах своего общества – экономических, политических, интеллектуальных (достаточно сказать, что все университеты американской Лиги плюща учреждены людьми, сделавшими состояние на торговле рабами или результатами их труда).
Важную роль в облагораживании имиджа рабства играют религиозные институты: например, англо-бурская война со стороны африканеров обосновывалась догмой о том, что рабовладение описано в Ветхом Завете, оно одобрено самим Господом Богом, заповедавшим нормы обращения с рабами в Пятикнижии, – и, следовательно, его отмена британским парламентом является безбожным актом, против которого надлежит выступить с оружием в руках.
Любой оппортунистический политик в рабовладельческом обществе станет опираться на эту важную скрепу, получая поддержку сразу и от рабовладельцев, и от церкви, и от охлоса, который высоко ценит свое наследственное право презирать рабов, считать их людьми низшего сорта, самоутверждаться за счет их присутствия в обществе. Пролетарию, у которого собственных рабов нет и не предвидится, существование этого класса так же греет душу, как гопнику из Западного Бирюлева – наличие поблизости «черных», ларьки которых можно безнаказанно сжечь и  разгромить. В такой ситуации, чтобы выступить с лозунгами отмены рабства, нужно иметь не только твердые принципы, но, прежде всего, стальные яйца. Это исходно невыгодная политическая позиция: борьба начинается из заведомого меньшинства, оппоненты обладают огромным финансовым, медийным и  институциональным ресурсом. Сами рабы, за свободу которых ведется борьба, никакой помощи и поддержки реформе оказать не могут, потому что лишены и  гражданских прав, и  материальных ресурсов для участия в общественном процессе.
Так что если теоретически взвешивать все pro и contra, то отмена рабовладения в  обществе, где оно веками практиковалось, – задача немыслимая и гибельная для политика, который озадачится ее решением. Навскидку кажется, что рабовладельческому обществу проще разрушиться целиком, нежели реформироваться изнутри под влиянием чьих-либо проповедей.
Но на практике мы видим примеры самых разных цивилизаций – республик, империй, азиатских и  африканских царств – где такая реформа не только осуществилась мирными политическими средствами, но и обошлась без братоубийства, мятежа, кровопролития. И объективные причины, по которым это стало возможно, выглядят довольно призрачно. Зато не вызывает сомнения субъективный фактор: наличие упертого лидера, который ради своих убеждений готов пойти и против большинства в обществе, и против элит, и против своих же соратников.
Верить этот лидер должен не в  либерте, эгалите, фратерните или какое-то еще моралите, а прежде всего в свою собственную способность победить в этой схватке. Потому что без такой веры ему в  нее попросту бессмысленно ввязываться. Это касается не только отмены рабства, но и любых других глубоких общественных преобразований, при которых общество в  считанные годы совершает цивилизационный скачок длиной эдак в тысячелетия. До тех пор, покуда к таким переменам призывают лишь вялые, слабохарактерные, ипохондричные мечтатели, скорей мы увидим этих мечтателей в эмиграции, чем доживем до исполнения их программы на родине. А когда приходит человек со стальными яйцами – он берется и делает то, что всем вокруг казалось невозможным.
Важно при этом осознавать, чего такой человек делать не станет. Он не возьмется за задачу, которая кажется неподъемной ему самому. Или возьмется, но без того упорства, которое потребовалось бы для успеха. Уточню, что я  говорю вовсе не о  диктатуре, не о  тирании и  не о  готовности правителя проливать большую кровь. Между «стальными яйцами» и «твердой рукой» нет ни связи, ни родства. Утопить свою страну в крови может любой властитель праздный и лукавый, дурацкое дело – нехитрое. Вспомнить хоть Флоренцию, где порядок управления менялся по много раз за столетие, но каждая новая власть, будь она хоть республиканская и выборная, хоть тираническая, прибывшая в  родной город в  обозе иностранных оккупационных войск, начинала правление с  пыток, казней и грабежа своих политических противников.
Для того чтобы использовать армию или спецслужбы против безоружного населения, чтобы держать население в страхе, никаких яиц не нужно. В страх как главный инструмент госуправления верят люди, которым это чувство хорошо знакомо, – простыми словами, параноики.
Человек со стальными яйцами в  общем случае ориентируется не на умение запугать население казнями, а на свою мобилизационную повестку – на то, что перемены, которых он добивается, станут предметом гордости для будущих поколений. Так оно и происходит, причем совершенно независимо от того, много ли этому реформатору довелось пролить крови своих сограждан или соседей. Скажем, самый популярный президент США за всю их историю, которого звали Авраам Линкольн, пролил очень много американской крови; гору трупов оставил после себя по всей Европе Наполеон Бонапарт, но никому, кроме Льва Толстого, не пришло в голову вспомнить о его правлении только это. Фридрих Великий много лет воевал в Европе со всеми соседями и некоторыми несоседями – но его внутренняя политика, по контрасту, была вполне гуманной. А в оценке деятельности этого фантастического военного авантюриста полностью сошлись взгляды русских царей, немецких романтиков XIX века, нацистов гитлеровского призыва и современных историков. Мустафа Кемаль Ататюрк был, возможно, самым бескровным правителем Турции за много веков, а Махатма Ганди вообще проповедовал полный отказ от насилия.
Общее у всех этих деятелей – не то, сколько они порушили в многовековом укладе окружающей жизни, а то, как сегодня вспоминается соотечественниками их историческая роль.